77.43 Mb MORE INFO: TOM WAITSКонтраст между слезливо-сентиментальными балладами и циничными агрессивно-дисгармоничными номерами очень характерен для всего творчества Тома Уэйтса. Он признаётся, что уже давно обратил внимание на это обстоятельство. Его причины ему неизвестны. Возможно, всё дело в банальном круговороте алкоголического психоза, при котором агрессивная неуправляемость сменяется сопливым состраданием ко всему живому, а может быть дело в устаревших музыкальных вкусах.«В школе мы - мальчишки - всегда танцевали под быстрые песни, а потом заводился медленный номер, чтобы вытащить на середину зала девчонок. И альбомы раньше тоже были так же устроены, после двух быстрых песен обязательно шла одна медленная». Впрочем, Том Уэйтс вовсе не стесняется своих малоумно-сентиментальных баллад. Свой взгляд на вещи он называет «оптимизмом циника». Он говорит: «Фирма «Барнум энд Бэйли» пару лет выставляла ногу Сары Бернар, помещённую в формальдегид. В какой-то момент нога Сары Бернар зарабатывала больше денег, чем сама Сара, которая читала монологи из Шекспира в каких-то забегаловках. За вечер она получала 4 доллара, а за осмотр её ноги, плавающей в аквариуме, брали 8 долларов. К чему это всё я? Да, так вот, некоторое время Саре было очень обидно, она даже впала в депрессию, а потом начала петь песенку о радостной стороне жизни. Это я бы назвал оптимизмом. В этом смысле я тоже оптимист». Том Уэйтс - образцово-показательный аутсайдер, донельзя живописный и колоритный бродяга шоу-бизнеса, изгой, алкоголик и уличный сумасшедший. Он любимец немецких журналистов, пишущих о культуре, для них Том Уэйтс - бомж американской индустрии развлечений, шоумэн антикультуры, поэт в рваных штанах и стёртых ботинках, мудрец из подворотни. Том Уэйтс - это акустический аналог Чарльза Буковски. Общеизвестно, что Уэйтс тяготеет к эффектной театральщине. Некоторые его тесты - в первую очередь это касается сентиментальных баллад - это откровенный китч. Спой кто- нибудь другой тот же самый текст, никому и в голову не придёт говорить о каком-то обаянии, глубине и правде жизни. «Это всё вопрос стиля, не так ли? - говорит музыкант, - 70 процентов - это то, что ты носишь и как ты выглядишь, 20 процентов - это то, как ты говоришь, и лишь остающиеся десять процентов - это то, что именно ты говоришь. Весь фокус в том, как это всё объединить. Ты даёшь реплику какому-то актёру, снимаешь фильм и всё разваливается к чёрту. Те же самые слова ты даёшь кому-то другому и они вдруг спасают ленту. Почему? Я не знаю. Это темп, это чувство, это твоя манера». Только что Том Уэйтс, раскрывая тему оптимизма, сравнивал себя с Сарой Бернар, потерявшей ногу. Мне кажется, говоря о первостепенной роли имиджа и умения подать себя, Том Уэйтс сравнивает себя с ногой, потерявшей Сару Бернар. Ведь вся притягательность этой ноги и состоит в том, что она - это кусочек великой актрисы... в ноге сохранился шарм, обаяние и блеск, которых в самой актрисе уже давным-давно не было. Музыка Тома Уэйтса звучит очень грубо, очень материально, даже можно сказать шершаво. Кажется, что он находится близко-близко от тебя, Уэйтс не столько поёт, сколько царапает своей щетиной тебе ухо. Как он добивается такого саунда, который прямо-таки хочется потрогать руками? «Иногда я записываю восемь версий одной песни, - говорит он. - В стиле ча-ча-ча, просто рассказ под музыку, маленькую кубинскую штучку... то запишем её в студии, то запишем её под открытым небом. Я очень люблю шершавые документы сырой музыки. В Библиотеке конгресса есть записи детей, прыгающих через верёвку и поющих какую-то песенку. Когда дети видят, что кто-то их записывает, они смущаются: «Ой, для чего это вы это пишите?». Мне нравится, когда вы наклеиваете на свой холодильник какую-то бумажку, а кто-то берёт и публикует её. Мне нравится такое состояние песни, когда она грубая и сырая, когда она полуслучайно обнаружена, когда она совершенно неразвита и может дальше двигаться в пяти различных направлениях». Том Уэйтс - известный мастер странно записанной музыки и странных музыкальных инструментов. Он использует самые неожиданные звуки. Он любит рассказывать историю, что во время записи альбома «Swordfishtrombone» (1983), кто-то протащил по студии стул с металлическими ножками, просто чтобы убрать его с дороги. Уэйтс замер и сказал: «Это потрясающе. Сделай это ещё раз, только богато по звуку, очень осторожно и много раз подряд, пожалуйста». «Этот звук напоминал скрип тормозов огромного городского автобуса, - вспоминает музыкант, - Я действительно люблю звуки, которые находятся за пределами того, что считается традиционными инструментами и приемлемыми звуками. Я люблю всё это». Весьма показательно первое сильное музыкальное переживание Тома Уэйтса. Когда ему было 16-17 лет, его приятель - водитель скорой помощи - подарил ему стетоскоп. Том занимался тем, что, сидя в полной темноте, слушал звук своей гитары, прижимаясь к ней стетоскопом. «Это было самое начало моего слушания музыки с очень близкого расстояния, разглядывание волос на музыке, - говорит он. - Большинство блюзовых музыкантов любили грубую фактуру звука своих грампластинок. И шум, песок и искажения, которые возникли из-за прошедшего времени и несовершенства тогдашней записи, стали частью очарования этой музыки. Я точно такой же. Я люблю звук, который пытается дотянуться до меня издалека. Я чувствую куда больший контакт с такой музыкой. Я чувствую себя вовлечённым, как будто бы я верчу ручку коротковолнового радиоприёмника, пытаясь очистить звук». Биографию Тома Уэйтса можно разделить на две части: условно говоря - до 80-го года и после. В 70-ых он распевал длинные истории из жизни простых - и, как правило, не очень счастливых американцев, - перебирая клавиши пианино. Продюсеры снабжали его песни изрядным количеством струнных инструментов. Том Уэйтс со своими песнями смотрелся, прямо скажем, странно. Он явно был близок по духу к хиппи, но в начале 70-ых хиппи выбрали саунд Led Zeppelin, а Том Уэйтс сдвинулся в эпоху ранних битников - предшественников хиппи, его тексты явно напоминали продукцию Джека Керуака. В конце 70-ых вошли в моду диско и панк-рок, а Том Уэйтс по-прежнему являл себя публике в виде сомнительного гибрида, объединившего в себе восточного акына, русского писателя - мастера критического реализма и задушевного эстрадного волшебника в духе Фрэнка Синатры. Всё это было салонной музыкой для изгоев и отверженных. Критики до сих пор усматривают в Томе Уэйтсе 70-ых явную параллель к раннему Брюсу Спрингстину. В 1979-ом Том Уэйтс женился на поэтессе Кэтлин Брэннен, и для него началась совершенно другая жизнь. Кэтлин, очень неплохо разбиравшаяся в музыке, заводила ему пластинки Einsturzende Neubauten, Ника Кэйва и Эрика Сати. Кэтлин уговорила мужа отказаться от услуг профессиональных продюсеров и самому взяться за саунд. Подала Кэтлин и идею, что саунд - это такой же персонаж песни, как и её лирический герой. «Действительно, в моих песнях речь шла о самых разных людях, - вспоминает Том Уэйтс, - каждый из них был несчастен по своему, каждого сломала жизнь на свой манер, каждый лишился свои собственных иллюзий, а одеты все они были совершенно одинаково. Вдруг я понял, что моей музыке совершенно наплевать, о ком идёт речь в моих песнях». Перед Томом Уэйтсом встала, грубо говоря, такая вот задача - песни о разрушенных надеждах должны быть так же разрушены, песни о дисгармоничной и перекошенной жизни сами должны быть дисгармоничны и перекошены. Он, действительно, изменил свой саунд. Неожиданно для себя он обнаружил, что его песни, снабжённые адекватными мелодиями и аранжировками, вдруг зазвучали как зонги Бертольта Брехта и Курта Вайля. Его блюзы электрифицировались и завязались узлом. В этом отношении Тому Уэйтсу очень помог нью-йоркский псевдоджазовый гитарист-авангардист Марк Райбот (Маrс Ribot). Том Уэйтс мастерил ударные инструменты, пел в мегафон, использовал низкокачественные микрофоны и высококачественных музыкантов. В середине 80-ых он записал свою знаменитую трилогию - три альбома «Swordfishtrombone», «Rain Dogs» и «Frank?s Wild Years». Фильм «Big Time», снятый во время концертного турне Тома Уэйтса, якобы относится к самым лучшим концертным фильмам всех времён и народов. Собственно и два студийных альбома 90-ых годов продолжают двигаться в том же самом направлении. Разве что голос певца стал ещё более хриплым, а музыка ещё более безответственно записанной. Том Уэйтс открывает нам глаза на устройство шоу-бизнеса. «Большинство людей, вращающихся в шоу-бизнесе, - говорит он, - на самом-то деле не кто иные, как повреждённые предметы. Они происходят из разрушенных семей - и именно это, как всякому известно, привело их к идее заняться шоу-бизнесом. Шоу-бизнес - это своего рода сиротский приют для тех, у кого было несчастное детство. Именно это и происходит в моей песне «Eyeball Kid» («Дитя, состоящее из одного глазного яблока»). Что произойдёт с тобой, если ты родишься без тела? Гарантирую, что ты получишь предложение стать менеджером в шоу-бизнесе». Свою музыку семидесятых годов Том Уэйтс на дух не переносит. «Это то же самое, - говорит он, - как любоваться своими детскими фотографиями, на которых у тебя большие уши». Песни нового альбома по-прежнему написаны им в соавторстве с его женой Кэтлин Брэннен. Уэйтс уверяет, что он сам может писать только о конкретных вещах, которые встретились ему в его жизни, а фантазия у Кэтлин устроена как картина Иеронима Босха. «Но нас нельзя разделять, - говорит музыкант, - мы ?это семейное предприятие, один папин-мамин вино-водочный магазин. Я - добытчик, я приношу фламинго домой, она - повар: она отрубает птичке голову. Я кидаю птицу в воду, она ощипывает перья... А потом никто не хочет это есть». Том Уэйтс - довольно необычный человек. Он вместе со своей женой собирает вырезки из местных газет. Том Уэйтс знает кучу самых невероятных вещей. Скажем, что если скорпиону капнуть на спину каплю алкоголя, то бедняга тут же сойдёт с ума и ужалит сам себя. А обыкновенная домашняя муха живёт всего две недели. Поэтому музыкант не обижает мух, полагая, что им и без того недолго трепыхать крылышками. В штате Аризона запрещено охотиться на верблюдов. А в штате Кентукки каждый гражданин обязан мыться не менее одного раза в год. «Тамошние тюрьмы полны людей, - уверяет музыкант, - которые пытались не подчиниться этому закону». А муравьи, когда просыпаются, то потягиваются и хрустят конечностями, этот звук можно записать. А в конце рабочего дня рабочие муравьи в специальных местах - так сказать, в барах - имеют возможность попробовать собранный за день нектар и слегка захмелеть. А великий изобретатель Томас Эдисон (который изобрёл граммофон) был глух с двенадцатилетнего возраста. Железнодорожный проводник втянул его за уши в вагон, и у мальчика лопнули барабанные перепонки. А великий Людвиг Ван Бетховен выливал себе на голову ведро ледяной воды, перед тем как сесть писать свою бессмертную музыку. Пластинки, которые Том Уэйтс покупает, он никогда не слушает сразу. Иногда он их зарывает в саду и выкапывает лишь через год. «На пластинки очень часто влияет то время, когда они записаны, - уверяет он. - Музыка же требует дистанции». «Вот, посмотри кругом, на всех, кто бегает вокруг тебя, - продолжает он. - Ведь это факт, что при одной эякуляции выбрасывается сорок тысяч миллионов сперматозоидов. Поэтому те, кто находятся вокруг нас - это победители, это те, кто выиграл трудный забег с очень большим количеством конкурентов. И это самые лучшие? Я с большим трудом могу в это поверить». «А знаешь ли ты, сколько слёз влезает в чайную ложку? 127. Я подсчитал, когда находился в депрессии. Мне стало любопытно и я подумал, что это своего рода художественный проект. Мне хотелось куда-то двигаться, а не просто плакать. Поэтому я стал плакать в ложку и считать капли. 127. Обязательно запиши себе на память. 127». июль 2001 В тексте использовано интервью Тома Уэйтса немецкому журналу Jazzthing (1999).
|